Христианский гуманизм как возможность примирения позиций Л.Н.Толстого и РПЦ
| цитата: |
“Блаженны алчущие и жаждущие правды,
ибо они насытятся” (Мф.5,6) |
|
Поскольку заголовок доклада может многим показаться несколько необычным, то начнем в старом добром стиле с определений, попытаемся очертить историко-культурный контекст.
Что такое христианский гуманизм? Очевидно, что гуманизм связан с гуманностью, человечным, доброжелательным и уважительным отношением к людям. Сформировавшуюся идеологию такого отношения назвали гуманизмом. В самой общей форме – гуманизм – это не только идеология уважения к достоинству и ценности человеческой личности, но и стремление к совершенствованию как личности, так и (на более поздней стадии) окружающей среды . Всё это невозможно без широкого образования и накопления знаний. Отсюда – просветительский проект гуманизма .
В своей крайней идеологизированной форме гуманизм может доходить до культивации самоценности индивидуума, антропоцентризма и даже богоборчества. Это т.н. атеистический гуманизм. Но вполне возможны как безрелигиозный (светский) гуманизм, так и христианский гуманизм, утверждающий ценность личности, сотворенной по образу и подобию Божию. Упрощенно говоря, христианский гуманизм – это христиански мотивированная гуманность. Христианский гуманизм включает в себя также положительные достижения язычества, философские и этические: понимание логосной природы мироздания (ср.: Ин.1,1;), формулировку “золотого правила нравственности” . В христианском гуманизме сочетается сверхъестественное (то, что напрямую от Бога) и естественное (тоже от Бога, но проявляется опосредованно, через природу) (ср. Рим 2, 14-15).
Как сказал христианский апологет св.Иустин философ (II в.), “всё, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам христианам” (Апология II). Ярким примером христианского гуманиста в наше время является свящ. Александр Мень (†1990), признававший всё, представляющее общечеловеческую ценность, в религиях, искусстве, науке, философии .
На Западе выражение “христианский гуманизм” не часто, но всё же употреблялось. Такие видные деятели Ренессанса, как Эразм Роттердамский (1469-1536), Томас Мор (1478-1535), Пико делла Мирандола (1469-1533), были христианскими гуманистами. Это было целое движение, которое в различных модификациях проходит сквозной линией через западный образ жизни. Самый известный христианский гуманист прошлого века – неотомист Жак Маритен (1882-1973).
В России с понятием “гуманизм” - проблема. Этот термин – западного происхождения, по-настоящему он так и не вошел в наш обиход, не стал популярным. Его избегают, т.к. снова и снова по причине мнимой размытости понятия возникает потребность в его точном определении. Не случайно в cоответствующей словарной статье в Новой философской энциклопедии (Т.1, М., Мысль, 2000) нет русских имен. Тем более, в России не употреблялось выражение “христианский гуманизм”, хотя такие личности как А.С.Хомяков и В.С.Соловьев , по мнению Бердяева, вполне могут быть названы христианскими гуманистами. Типологически близки к В.С.Соловьёву С.Н.Булгаков, С.Л.Франк, Г.П.Федотов.
На чем основан христианский гуманизм? По мнению Н.А.Бердяева,
| цитата: |
| “христианство учит, что человек не есть порождение природной необходимости, не есть явление круговорота космической жизни, а есть творение Божие и несет в себе образ и подобие Божии. Этим за человеком утверждается духовная независимость, и он в принципе ставится выше природного и социального мира. Христианство учит также, что Бог стал человеком и этим возвысил человеческую природу. И еще учит оно, что человеческая душа имеет бесконечную ценность и стоит больше, чем все царства мира” . |
|
Это ценностная основа христианской антропологии. Когда на этой основе начинают логически продумывать всю полноту человеческого бытия, то возникает концепция “христианского гуманизма”.
В Европе на протяжении веков в общественном сознании, наряду с возрастающей значимостью личностного начала, параллельно происходило увеличение значимости разумного (в т.ч. рационального) начала как дара Божия. В Новое время сместились мировоззренческие акценты, всё более возрастали требования к необходимости логической и рациональной доказательности. В основе любого мировоззрения, как известно, лежит система этических ценностей и предпочтений. В основе Европейских этических ценностей, наряду с естественной этикой, унаследованной от античности (высшим выражением которой является уже упомянутое “золотое правило нравственности”), лежало христианство, с которым Европа, несмотря на все последующие потрясения и религиозные войны, никогда не расставалась.
Кратко говоря, христианский гуманизм основан на христианских (трансцендентных) ценностях, естественной нравственности, возросшем персоналистическом самочувствии и разумном (логосном) начале. Для христианского гуманизма, в отличие от христианской сотериологии , важна, образно говоря, не столько вертикаль спасения (необходимость которой не отрицается), сколько горизонталь общественного благополучия, достойные условия существования человека, при которых он мог бы развивать свои таланты. Христианский гуманизм религиозно оправдывает не только церковную, но и даже внецерковную культуру, если она несет в себе добро. С философской точки зрения здесь признаётся также необходимость “промежуточных” ценностей культуры в самом широком смысле слова. Это очень важный вопрос мировоззренческой ориентации, ценностных приоритетов. Именно здесь, по мнению Бердяева, которое он высказывает неоднократно, лежит одно из самых важных различий между западным и русским менталитетами.
Всё это так. Но почему в России так и не образовалось духовно-интеллектуального движения “христианского гуманизма”? Часто говорят, что “так исторически сложилось”. Православие, душой которого являются монастыри, традиционно аскетично, создаёт свою внутреннюю церковную культуру и противостоит “внешней” светской культуре . Для понимания этого обстоятельства важно заметить, что в России не было в масштабе, соизмеримом с западным, эпох Возрождения, Реформации, Просвещения, сформировавших методологию универсального (а значит и рационального) продумывания возникающих социо-культурных проблем. Это обстоятельство широко известно. Так в популярном учебнике по культурологии говорится: “Русское Просвещение являет собой неоднородную и фрагментарную картину. Оно не было подготовлено в России внутренним развитием страны, его идеи были позаимствованы в основном у французов небольшой прослойкой интеллигентного дворянства” .
Поскольку в России не сложилось устойчивой традиции рефлексирования на основе христианских ценностей над прикладными аспектами культуры и социальной этики, то и соответствующего понятия “христианский гуманизм” не сложилось. До сих пор в России, даже в образованных кругах, удивляются, услышав такое словосочетание. Конечно, термин “гуманизм” иногда использовали, но относили его преимущественно к литературе и искусству. В отличие от Европы, Россия встала на путь государственного атеизма и понятие гуманизма было приватизировано соответствующей безбожной идеологией. Гуманизм стал отождествляться с богоборческим антропоцентризмом. Но внутренняя недостоверность такого определения препятствовала его популярности.
Но если попытаться отвлечься от уже сложившейся терминологии, и обратиться к сути дела, то наиболее четко выраженная концепция христианского гуманизма содержится...в Социальном учении Католической Церкви. Там часто встречаются такие понятия как: “гуманность”, “люди доброй воли”, “гражданское общество”, “общее благо”, “субсидиарность” (разумная соподчинённость), “правовое государство”, “религиозная свобода” (веротерпимость, толерантность), “демократия”, “социальный плюрализм”. Всё это в значительной степени объемлется христиански осмысленной концепцией “целостного и солидарного гуманизма”. Именно так озаглавлено Введение к недавно изданному официальному документу “Компендиум социального учения Церкви”. Обратим внимание, что эти термины отсутствуют в Библии и не являются специфически христианскими. Они стали возможны благодаря длительной традиции культурологического осмысления и проговаривания соответствующих тем социальной философии на Западе. В России в таких масштабах подобной традиции не сложилось. И даже наоборот, часто христианский гуманизм кажется недопустимым смешением Божественного и человеческого, церковного и светского, христианства и язычества. Но социальное учение Церкви есть не что иное как осмысление практического приложения христианских ценностей ко всей полноте человеческого бытия, включая социальное бытие. Это, на современном языке – христианский проект для нашего времени. И здесь без общечеловеческих ценностей не обойтись, как не обойтись, например, без природы – общего достояния человечества. Как всякий ценностно ориентированный и продуманный проект, этот проект содержит рациональную сторону, некую дискурсивную и логическую убедительность. Гуманистическая терминология позволяет говорить со всеми людьми доброй воли на общепонятном языке.
Некоторый рациональный проект приложения христианских ценностей к различным сторонам общественной жизни представлен и в “Основах социальной концепции РПЦ” (приняты на Архиерейском Соборе, Москва, 2000г.). По сути дела, это первая попытка создания на общецерковном уровне христиански мотивированной социальной этики. Этот опыт по его направленности вполне можно квалифицировать как происходящий в русле христианского гуманизма. Но в самом документе выражение “христианский гуманизм”, как и само слово “гуманизм” отсутствуют. У РПЦ пока нет соответствующей концепции (см. ОСК, XIV гл., “Светская наука, культура, образование”). В русском православии нет отрефлектированных понятий: “люди доброй воли”, “солидарность”, “гуманизм”, “гражданское общество”, “права человека”. В этом документе содержатся лишь верные указания на недостаточность рационалистической картины мира, создаваемой в рамках гуманитарных и научных исследований (см. гл.XIV). Но положительный аспект гуманизма не показан. Видимо, философских ресурсов у церковной мысли пока ещё не хватает для положительного осмысления этого понятия.
Важно ещё раз заметить, что христианский гуманизм, таким образом, включает в себя, наряду с христианскими, общечеловеческие ценности. Вопрос об их иерархической соподчиненности интересен, но выходит за рамки данной статьи.
Был ли Толстой гуманистом? На первый взгляд, вроде бы нет. Сам бы он, вероятно, не согласился с таким определением. Толстой был своеобразным рационалистическо-мистическим анархистом, проповедовал в руссоистком ключе опрощение, принцип ненасилия, верил в естественность, к которой следует вернуться, отрицал современные, казавшиеся ему искусственными, формы церковности и государственности, патриотизм и религиозную нетерпимость, искал истинное христианство. Несмотря на своё понимание народа как носителя целостной истины, Толстой по складу своего мировоззрения был не столько славянофилом, хотя и ценил общинное начало русской жизни, сколько западником, мыслил в парадигме универсализма . Это выражалось и в его равнодушии к национальным вопросам, в отстаивании принципа веротерпимости, обличении патриотизма, как коллективного эгоизма .
В свете открывшейся ему истины Толстой беспощадно обличал современность, историческое христианство, церковь, ритуальное православие. Толстой не просто отрицает государство и дворянскую культуру. Он с суровостью ранних кальвинистов ставит вопрос о религиозном оправдании государства и культуры.
| цитата: |
| “Человек, создавший патриотическую эпопею ‘Война и мир’, он осуждал патриотизм. Написав бессмертные страницы о любви, о семье, он в итоге отвернулся от того и другого. Поборник разума, он отрицал ценность науки. Один из величайших мастеров слова, он язвительно высмеивал все виды искусства. Богоискатель, нашедший обоснование жизни в вере, он продолжал искать и страдать. Проповедуя Евангелие Христово, он оказался в остром конфликте с христианством и был отлучён от Церкви. Поставив во главу угла принцип непротивления и кротость, он пребывал в мятежном томлении духа” (Прот. Александр Мень. “Богословие Л.Толстого и христианство”). |
|
Конечно же, это было отрицание не ради отрицания. Толстой, как ветхозаветный пророк Исайя, обличал неправду современного общества: “К чему мне множество жертв ваших? Не носите больше даров тщетных; праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие - и празднование! Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову” (Ис.1, 11-17). Пророка Исайю, согласно церковному преданию, перепилили пилой, а Толстого отлучили от Церкви. Но Толстой заговорил о самом больном и трудном для христианского сознания, о его социальной ответственности. Он имел мужество взглянуть свежим взглядом на окружающее.
Д.С.Мережковский писал:
| цитата: |
| “В христианской святости нет боли социального неравенства. Святой червяка не раздавит, цветка не растопчет, а мимо вопиющих страданий человеческого рабства и бедности проходит безболезненно: всегда были, всегда будут рабы и нищие; так от Бога положено: рабы, повинуйтесь; нищие терпите. Но именно тут, где христианская святость кончается, святость Толстого начинается…. В дневнике он пишет: ‘Они (крестьяне) там в нищете сидят, а мы здесь Бетховена разбираем…’ Он весь – воплощённое угрызение христианской совести, воплощённая боль социального неравенства. Он расширял христианство до беспредельности, делал христианство таким общественным, каким оно никогда ещё не было. Ведь социальная боль и есть новая святая, религиозная боль человечества” (см. Д.С.М., “Подёнщик Христов”). |
|
Толстой, хорошо понимая всё неблагополучие современной ему жизни, пытался в одиночку внести в общественное сознание разумное обоснование практического приложения в этической сфере сверхрациональных ценностей, укорененных в Боге. У него - пафос социального философа. Он осмелился говорить по-сократовски просто, и это было своеобразным мужеством, вызовом обществу .
Вяч. Иванов замечает:
| цитата: |
| “Если справедливо мнение гуманистов, что греко-латинская древность, будучи идеальным типом всесторонней и внутренне законченной в своём кругу образованности, упреждает и предопределяет в простых и совершенных формах многочисленные явления современности, - не позволительно ли видеть в той проблеме нравственного сознания, которую знаменует для нас имя Льва Толстого, сократический момент новейшей культуры?”. |
|
В.Иванов говорит, что Толстого с Сократом связывает постановка вопроса о самих мировоззренческих основаниях современной культуры. Их вопрошания кажутся простыми, но простых ответов на них не существует. Их объединяет убеждение в тщете научного, метафизического и даже мистического проникновения в сущность вещей и в существо бытия божественного, вера в рациональность добра, в его совпадение с единственно постижимой истиной, представление о тождестве морали и религии (Вяч. Иванов: “Лев Толстой и культура”) . Последовательный морализм Толстого, как и морализм, Сократа казался разрушительным для людей с охранительной психологией.
С.Н.Булгаков писал:
| цитата: |
| “Толстой представитель просветительского рационализма, как он вырабатывался с XVIIв., с его чудобоязнью и отрицанием сверхъестественного откровения и откровенной религии. Он сторонник естественной религии, как и многие просветители”. С.Н.Булгаков сравнивает Толстого с языческими детоводителями (Сократ, Платон, Аристотель) ко Христу. Тот же автор продолжает: “Как известно, религиозное мировоззрение Толстого есть чистый рационализм, как он определился ещё в век ‘просвещения’ и свойственен т.н. деизму. И рационализм этот неизбежно соединяется с сократическим пониманием морали, т.е. с убеждением, что зло происходит вследствие незнания или заблуждения” (см. С.Н.Б.,“Л.Н.Толстой”). |
|
Стало общим местом обвинять Толстого в рационализме и однообразном морализме. Но более чуткий В.В.Зеньковский тонко заметил: ”Толстой был мистик. Но его мистические запросы, поскольку о них можно судить по внешним данным, коренились не в чувстве, а в уме. Толстой был мистик универсализма” (В.В.З. “Проблема бессмертия у Толстого”).
Толстой обладал способностью тонко чувствовать духовное состояние общества и уровень его религиозности. Ему казалось, что он выражает некоторые типические тенденции в современном общественном сознании. Он пытался обобщить свой опыт и выразить его на общепонятном языке. Отсюда его нелюбовь к чудесам, как чему-то иррациональному. В некотором смысле в его мировоззрении сочетались элементы восточного пантеизма и западного деизма.
Толстовские определения религии и веры выражены на общепонятном языке и представляют большую ценность для религиозной апологетики. “Религия есть установленное человеком между собой и вечным бесконечным миром, или началом и первопричиной его, известное отношение, определяющее смысл жизни” (Л.Н.Т. Религия и нравственность). “Религия не есть раз навсегда установленная вера в совершившиеся будто бы когда-то сверхъестественные события и в необходимость известных молитв и обрядов; не есть так же, как думают ученые, остаток суеверий древнего невежества, который не имеет в наше время значения и применения в жизни; религия есть установленное согласно с разумом и современными знаниями отношение человека к вечной жизни, к Богу, которое одно движет человечество вперед к предназначенной ему цели“ (“Что такое религия и в чём сущность её?”). В Дневнике 7 окт. 1910г. Толстой замечает: “Религия есть такое установление своего отношения к миру, из которого вытекает руководство всех поступков”. Религия для Толстого – это ценностно мотивированное мировоззрение.
Толстой пишет о вере:
| цитата: |
| “Вера есть смысл, даваемый жизни, есть то, что дает силу, направление жизни. Каждый живущий человек находит этот смысл и живет на основании его. Если не нашел, - то он умирает. В искании этом человек пользуется всем тем, что выработало все человечество.” |
|
Толстой понимал веру не в специфически церковном смысле, который ему казался слишком экзотическим (церковных таинств он “не чувствовал”), а в более широком. Та или иная вера, по мнению Толстого, лежит в основе любого мировоззрения. Истинное мировоззрение для него – это христианство, это, прежде всего, в этическом плане простые правила добра, которые он пытался сформулировать, апеллируя к совести людей. Толстой говорит на общедоступном гуманистическом языке, и в этом сила и убедительность его определений. Не у каждого имеется мистический опыт, но у каждого имеется (Л.Н.Т. очень надеется на это) разумное начало, которое и позволяет принять такие его определения. Толстой четко понимает пределы человеческого разума, признаёт, как бы мы сегодня сказали, трансцендентную природу этических ценностей . В Дневнике 22.10.1904г. он пишет: “Надо примириться с тайной, окружающей нас, признать непроницаемость её и знать, где остановиться в постановке вопросов и в ответах на них”.
Толстой, вопреки расхожему мнению, не злоупотреблял рассудочными построениями, мысля о Боге. Он, как древний Ксенофан , был лишь против чрезмерно антропомофных представлений о Боге. Его теология апофатична, он пишет о непостижимости промысла Божия, о некоем законе бытия, о необходимости следования воле Божией, “а что делается нашими жизнями, нам не дано знать, да и не нужно” (Дневник, 10 окт. 1910). Его рефлексия была в основном на уровне этических приложений.
Толстой обличает все виды суеверий своего времени: патриотизма, науки (в том числе и социальной), церкви, которая, по его мнению, исказила истинное христианство, а также главное суеверие, порождающее все виды зла современности, состоящее в том, что религия отжила свое время, и есть дело прошлого.
| цитата: |
| “Освободившись же от этих суеверий, следует постараться изучить все то, что в области определения истинных основ, религиозных основ жизни сделано всеми величайшими мыслителями мира, и, усвоив разумное, религиозное мировоззрение, исполнять его требования не для того, чтобы достигнуть вами или кем бы то ни было определенной цели, а для того, чтобы исполнить свое назначение человека, несомненно ведущее к неведомой нам, но несомненной благой цели” (см.: “О социализме”). |
|
Обращение к религии для дворянина того времени было знаменательно. Толстой вновь и вновь восстаёт против расхожего мнения об отсталости религиозного мировосприятия:
| цитата: |
| “Я не боюсь осуждения в отсталости потому, что не только не считаю религию суеверием, но напротив, считаю, что религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний…”. |
|
Конечно, речь у Толстого идет не об обычном бытовом типе религиозности, а о религии, основанной на разумных основаниях.
Уникальность Толстого для российского этоса в том, что он одновременно утверждает равную ценность религиозного и рационального оснований жизни, т.е. именно то, чего так недоставало и недостаёт нашему национальному самосознанию, в котором вера и разум существуют если не совсем раздельно, то все-таки в некотором принципиальном методологическом разрыве.
Рассмотрим два примера мышления Толстого если не буквально в ключе христианского гуманизма, то в стиле не противоречащем его духу.
Вопрос о свободе вероисповедания Толстой утверждал, что всё положительное, выработанное человечеством, называется откровением. Откровение есть то, что помогает человеку понять смысл жизни.
| цитата: |
| “Что ж за удивительная вещь? Являются люди, которые из кожи лезут вон для того, чтобы другие люди пользовались непременно этой, а не той формой откровения. Не могут быть покойны, пока другие не примут их, именно их форму откровения, проклинают, казнят, убивают всех, кого могут, из несогласных. Другие делают то же самое - проклинают, казнят, убивают всех, кого могут, из несогласных. Третьи - то же самое. И так все друг друга проклинают, казнят, убивают, требуя, чтобы все верили, как они. И выходит, что их сотни вер, и все проклинают, казнят, убивают друг друга. Я сначала был поражен тем, как такая очевидная бессмыслица, такое очевидное противоречие не уничтожит самую веру? Как могли оставаться люди верующие в этом обмане?” (Церковь и государство, 1891). |
|
Вообще говоря, артикулированная концепция религиозной толерантности есть результат длительной работы европейской мысли, есть важный постулат гуманизма. Здесь Толстой значительно опережает своё время в России, хотя его аргументация и носит, в основном, характер апелляции ad hominem. Вопрос о свободе вероисповедания очень не простой. Католическая церковь только в 1965 г. принимает Декларацию о религиозной свободе. РПЦ с большими оговорками признаёт относительную ценность “юридического принципа свободы” (ОСК, III, 6). Необходимость христианского обоснования свободы вероисповедания остаётся актуальной в России.
Тема Логоса Большой интерес представляет комментарий Толстого на русский перевод начала Евангелия от Иоанна: “В начале было слово (logos – греч.)” (Ин.1,1). Толстому русский термин “слово” представляется недостаточным. Более адекватным переводом ему представляется “разумение” . В католической, православной и протестантской традициях толкования греческого термина logos, не исключается разумно-смысловой аспект присутствия Божественной премудрости при сотворении мира. Толстой своим переводом лишь предлагает акцентировать именно эту сторону. Ведь он постоянно апеллирует к разуму, а не рассудочности, в чём его постоянно упрекают. Толстому дорог Разум – Логос, который связан не только с логикой, но и с принципом добра. Положительные мировоззренческие и культурологические последствия такого перевода очевидны: это способствовало бы признанию разумного начала в общественном сознании, чего так не хватает в России. Без веры в разумное начало не возможно никакое просвещение.
Вывод: Толстой является замечательным апологетом этического аспекта истины (т.е. справедливости), укорененной в трансцендентном начале, в Боге. Он активно противостоит атеизму и безбожию. С христианской точки зрения Толстой заблуждался как богоискатель, ошибался в догматическом, вероучительном смысле (открыв для себя единого Бога, он отрицал Троицу ; принял учение Христа, но не Его Самого; видя греховность людей, отрицал наследственный первородный грех), но как правдоискатель он несомненно честен и прав в социально-этическом смысле. Его публицистика носит характер свидетельства. Толстой - чуткий и острый обличитель всяческой неправды: социального и экономического неравенства, лжепатриотизма, религиозной нетерпимости. И этим он ценен для христианской совести. В России эти проблемы все ещё остро нуждаются в самом серьезном осмыслении не только в рамках светского гуманизма, но и в свете христианских ценностей. У нас разум как таковой (дар Божий!) всё ещё под большим подозрением.
Толстой не только пытался воссоздать некую общую религию. Он по сути дела предпринял попытку, которая не под силу одному человеку: осуществить религиозно обоснованный просветительский проект в России .
Отсюда и его тяга к собиранию мудрости всех времен и народов, составление сборников мудрых мыслей. Необходимость общечеловеческих ценностей не так очевидна, как это может показаться неискушенному уму. Европа пришла к ним через большие потрясения и великую философию. Толстой пришел к ним путём самообразования и упорных размышлений. Его проект оказался в широком смысле нереализованным, парадигма привлекавшей его естественности человеческой природы и искусственность форм современного общественного бытия так и не сгармонизировались в его сознании. Но сама постановка вопроса оказалась верной. Основная идея Просвещения – это идея прогресса, идея совершенствования всех форм общественной жизни. Толстой, зовущий к естественности природы, кажется ретроспективным. Но он хорошо сознавал и невозможность искусственного опрощения. Поэтому при всей острой критике современного ему общества, при всех сомнениях, он понимал, что простого возвращения в “утраченный рай” не получится. Поэтому по методологии своего критического мышления он типологически близок к просветителям.
Его политический анархизм можно отнести к полемическому перегибу, ошибке гения. Но ошибка ли это? Он поверил, вслед за ап.Павлом, “безумию” креста Христова. Он задумался о заповеди Христовой о непротивлении: а что если полностью отказаться от насилия? С этого начинается хождение по водам. Не нам его за это винить.
| цитата: |
| “Толстой отделяется от нас не только тем, что веровал иначе, но и тем, что стремился к жизни по вере”. Не теплохладным ортодоксам, благополучно сидящим в ограде государственной церкви, его судить. “Наша вина, что мы не удержали в своей среде Толстого. Можем ли мы уверенно утверждать, что в нём проявился бы его антицерковный фанатизм, если бы церковная жизнь была иной? Толстой оттолкнулся не только от Церкви, но и от нецерковности нашей жизни, которой мы закрываем свет церковной истины” (С.Н.Б., “Л.Н.Толстой”). |
|
Толстой уже ничего не может добавить к тому, что он сказал. Но РПЦ может дальше развивать своё социальное учение, признать, наконец, свободу совести и вероисповедания, осмыслить с христианской точки зрения всю полноту общественной жизни, оценить важность обличительного пафоса, важность правды и справедливости, горячим апологетом которых был Толстой. Ключевая для социума концепция “справедливости” обладает удивительным свойством. Она принадлежит сразу христианскому этосу и гуманистическому, является их связующим и неустранимым элементом. Это - место встречи религии и гуманизма. Когда РПЦ разовьёт концепцию христианского гуманизма, когда будут должным образом оценены положительные стороны просветительского проекта, тогда и соответственно положительные стороны этического учения Толстого будут признаны, и тогда произойдет если не полное, то значительное примирение с Толстым. Но чтобы оценить это положительное в религиозно-философских трактатах Толстого, нужно движение вперёд, нужна честная интеллектуальная работа, которая не может не быть духовной. Без интеллектуальной честности нет христианского гуманизма.
игумен Вениамин (Новик)
кандидат богословия
С-Петербург
/Опубликовано: «Толстой – Новый век», #2, 2006, Ясная Поляна/.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума