НОВАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

 Отправлено: 02.12.06 21:04. Заголовок: Гражданское общество в России: эволюция мифа

Гражданское общество в России: эволюция мифа.
Доклад Дмитрия Солонникова на заседании «Невского клуба» 9 июня 2005 года.
Столяров Андрей Михайлович, Мария Наумовна Виролайнен, Дмитрий Яковлевич Травин


На сегодня, чёткого определения, что такое гражданское общество, не существует, и его единого общепринятого понятия тоже нет. Можно сказать, что вообще, гражданское общество стоит рассматривать как некий миф.


Дмитрий Солонников: На сегодня, чёткого определения, что такое гражданское общество, не существует, и его единого общепринятого понятия тоже нет. Естественно, возникает вопрос, есть ли оно вообще, и если – да, то какие сферы оно охватывает.
Впервые использование термина «гражданское общество» появляется в работах Жан-Жака Руссо, Джона Локка, Томаса Гоббса, в дальнейшем оно трансформируется у Гегеля и Маркса.
Представления о гражданском обществе встречаются еще у Платона, Аристотеля, Цицерона. Уже тогда вводились понятия, не затрагивающие государственную полисную систему. Тогда же начинает рассматриваться вопрос включения или не включения внутрисемейных отношений в гражданское общество.
Из современных источников можно вынести идею, что гражданское общество – это всё, что не связано с государством. В это представление входят и вопросы деятельности общественных объединений, и вопросы бизнеса, и вопросы церковно-религиозных отношений, и вопросы регулирования нравственности. Считается также, что гражданское общество характерно для западноевропейской цивилизации, и не характерно для других народов.
Как отдельный подход в рамках гражданского общества рассматриваются взаимоотношения личности и государства.
Открытым остаётся вопрос, включать ли малый и средний бизнес в сферу гражданского общества. В Европе различные кооперативы, сообщества собственников жилья также включаются в понятие гражданское общество. В традиции же Соединенных штатов – нет.
Интересно рассмотреть ситуацию с институтом церкви. Так, в традиционном подходе, церковь – это антитеза государства. Возьмем историю нашей страны. В России изначально церковь была гражданским институтом. В период реформ Петра I Православная церковь в Российской империи стала исключительно государственным учреждением и формально вышла из сферы гражданского общества. Существование РПЦ после Октябрьской революции снова рассматривается уже как институт гражданского общества.
Вообще же в советский период времени термин «гражданское общество» практически не применялся, считалось, что оно принадлежит эпохе ушедшей в прошлое. (Гражданское общество как элемент буржуазных демократий.) При этом, формально в СССР количество общественных организаций было весьма велико. Однако, практически все они были включены в систему государственного финансирования и контроля, имели жёсткую вертикальную иерархию (а именно развитием горизонтальных связей характеризуется понятие «гражданское общество»).
Рассматривая перспективы гражданского общества в ближайшем будущем, одни авторы говорят о его постепенном отмирании, другие, наоборот, – что постепенно гражданское общество вытесняет государство из традиционных для него сфер. В этой связи можно вспомнить, что еще Гегель считал, что структуры гражданского общества могут и должны принимать участие в формировании структур государства. Напротив, Карл Маркс высказывал мнение, что как только структуры гражданского общества начинают участвовать в политике и формировании государства, то гражданское общество начинает отмирать.
В сегодняшней России институты гражданского общества развиваются своеобразно. Фактически, изначально их начали прививать сверху, этот же подход сохраняется и сейчас. К примеру, если для Западной Европы характерно чёткое разделение между государством и структурами местного самоуправления, то в России формирование местного самоуправления идёт сверху, причём при назначении руководителей местного самоуправления и сохранении жёсткой вертикали власти.
Идея развития институтов гражданского общества для России, во многом, была нужна при принятия в Совет Европы. Вхождение в европейские структуры заставило принимать правила игры европейцев.
Но сегодня в России контроль государства за структурами гражданского общества остаётся гораздо более жёстким, чем в классических либеральных моделях.
Сейчас обсуждается вопрос о глобализации гражданского общества, его переходе на межгосударственный – планетарный масштаб. Так, в ряде утверждений, римская католическая церковь рассматривается как первая глобальная структура гражданского общества, охватившая полмира, и не являющаяся государственной структурой. Но, можно заметить, что часто перенос деятельности структур гражданского общества из одной страны в другую, как мы видим на примере деятельности «Института открытого общества» Сороса, Фонда Евразия и др., является элементами межгосударственной политики.
Можно сказать, что вообще, гражданское общество стоит рассматривать как некий миф.

Екатерина Теплова: Выходит, эволюция гражданского общества в России это эволюция мифа?

Дмитрий Солонников: Для России, да.

Андрей Столяров: Нельзя ли определить гражданское общество просто как механизм защиты человека от государства? Государство уже давно превратилось в монстра, стремящегося пожрать все и вся. Оно обладает громадным бюрократическим аппаратом, силовыми структурами, армией и полицией, оно впрямую влияет на средства массовой информации, формирующие сознание. В одиночку противостоять этому невозможно. Поэтому человек создает гражданские, негосударственные структуры, прикрывающие его от власти, ограничивающие потенциальный государственный абсолютизм. Быть может, гражданское общество – это сфера, где достигается компромисс между государством и человеком, где согласуются их разнонаправленные интересы, где устанавливается баланс обеих сторон?

Дмитрий Солонников: Как один из вариантов определения, пожалуй, да!

о. Вениамин: Что бы вы предложили в качестве антонима гражданского общества?

Дмитрий Солонников: В рамках рассматриваемой темы – государство.

о. Вениамин: Это означает, что государство и гражданское общество суть конкурирующие партнёры или, как говорят философы, диалектическая пара или бинарная оппозиция. В основу западной политической системы положен диалектический принцип последовательного выяснения истины в ходе непрекращающегося спора, ведущегося более-менее по правилам логики. Государство, гражданское общество, входящие в него политические партии – всё это субъекты такого спора, ведущегося в публичном пространстве масс-медиа. Запад, основанный на античной традиции, верит в такую процедуру выявления истины. Мы, несмотря на все марксистские якобы диалектические заклинания, так и не научились вести диалог, спорить. Мы не верим в такой путь выявления истины. У нас нет никакого вкуса к этому. Мы даже не удосуживались как-либо определять истину, как бы заранее зная, что всё равно ничего хорошего не получится. Поэтому мы (я имею в виду статистическое российское большинство) склонны к иррациональному фатализму, т.е. всегда готовы подчиниться диктатору. Именно поэтому нам глубоко чужда сама идея гражданского общества, как необходимого элемента общественной жизни. Точнее говоря, эта идея даже не чужда, а просто пуста для нас. У нас нет традиции самоуправления. Вот и всё.

Андрей Столяров: А не может ли человек, минуя собственно гражданское общество, защитить себя от государства, например, через систему судов? Если, конечно, суды, как и положено в демократическом обществе, являются независимыми инстанциями. Ведь если человек может в судебном порядке оспорить любое решение государства, которое, как ему кажется, ущемляет его права, добиться его отмены или модификации, то ничего больше не нужно. Он будет достаточно защищен, а государство будет вынуждено считаться с его интересами. Шарль Луи Монтескье, обосновывая принцип разделения властей, предполагал всего три их вида: законодательная власть, которая принимает законы, исполнительная власть, которая действует в соответствии с ними, и судебная власть, которая надзирает, чтобы никто от закона не отклонялся. Этого должно быть достаточно. Зачем еще гражданское общество?

Дмитрий Солонников: В классическом понимании, система судов отделена от государства и является системой гражданского общества. Сейчас же, часть судов – гражданское общество, а часть – государство.

о. Вениамин: К сожалению, упования одного только на судебную власть недостаточно. Потому что в отсутствии гражданского общества не будет нормальной судебной власти, объективной и независимой. Она будет стоять не на страже законности, а лишь обслуживать влиятельных госчиновников, от которых она зависит.

Андрей Столяров: Есть два источника власти: один исходит от государства, другой – от народа…

о. Вениамин: Есть ещё третий и самый главный источник – Закон, который от Бога. Любой закон, легитимизируется, прямо или косвенно именно этим Законом. Это не тот закон, который изобретается людьми (даже с учетом исторических обстоятельств), а Закон, который отражает волю Бога. Такой Закон – это как бы светский бог, перед которым все равны (именно отсюда – идея равенства людей в их достоинстве) и который должны уважать и государство, и общество. Именно при таком подходе возможна концепция «верховенства закона». Должно править не государство, а высший Закон через государство. Государство, таким образом, должно выполнять служебную функцию.

Дмитрий Травин: Закон принимает парламент, а парламент это государство. Следовательно, закон – это государство…

о. Вениамин: Внешне, т.е. процедурно и феноменологически – это именно так выглядит. Но что считать источником власти? Право – это юридический аспект Истины. Религиозные философы права считают, что народ не может быть источником права, потому что народ это сборище грешников, а полностью безгрешным может быть только Бог. Монополии на истину никто не имеет, в том числе и народ. Vox populi (глас народа) далеко не всегда vox Dei (глас Божий). Если в Конституции РФ источником власти объявлен «многонациональный народ» (ст.3,п.1), то это лишь уступка секуляризму, возобладавшему в Новое время. Правильнее было бы сказать так: «воля Божия (или объективная истина в форме права) может проявляться через волю народа», что конечно вовсе не обязательно. Были случаи, когда целые народы впадали в заблуждения. Примеры, как говорится, на слуху (нацизм, коммунизм). Если провести принцип разделения властей до конца, то и власть народа тоже должна быть ограничена. Любая земная власть должна быть ограничена самым главным Законом, который от Бога. Кроме того, хороший закон должен не просто отражать какие-то земные реалии, но в какой-то степени опережать их в этическом плане. Хороший закон говорит не только о фактическом, но и предписывает должное. Конечно, в чистом виде это нигде не встречается, но это идеал, к которому следует стремиться.
В основе гражданского общества лежит система этических ценностей, как на личном, так и на социальном уровне. И не изменяя систему этических ценностей, бессмысленно заниматься каким-либо переустройством общественной жизни. Все это обречено на пародии, имитации и дискредитацию хороших понятий, приведёт к дальнейшему росту цинизма в обществе. В основе философии гражданского общества должны лежать некоторые этические аксиомы. Важнейшая из них гласит: моральные истины – это не субъективные выдумки людей, а отражение некой объективной истины. Если попытаться вывести эту истину из человеческой истории, из конкретных экономических, политических и культурных обстоятельств и каких-нибудь производственных отношений, то ничего не получится, т.к. в истории добро так перемешано со злом, что непонятно на что нужно ориентироваться. Далеко не всегда добро оказывается сильнее зла, и часто праведники гибнут. Кроме относительного измерения необходимо и Абсолютное. Значит – нужно некоторое сверхличное начало, которое и называется Богом. Главный ограничитель человеческого своеволия – это Бог, голос Которого звучит через совесть (этимологически совесть означает совместное знание) людей. Если никто, кроме Бога, не имеет монополии на истину, то именно отсюда возникает идея разделения властей. Именно такова политическая теология, фундирующая принцип разделения (ограничения) властей. Отсюда же возникает и критические миропонимание и самооценка. Вне критики только Бог, все остальное подлежит критическому рассмотрению. Кант, не отказываясь от концепции Бога, в этом смысле хорошо прочистил мозги Западу. Таким образом, возникает динамическая политическая система, в которой с одной стороны признаются Высшие (сверхличные) ценности, и то же время подвергается сомнению наша способность их полностью понять и актуализировать. здесь рационализм сам себе кладёт пределы.
Наша система этических ценностей другая, нежели в Европе и Америке, не знавших государственного атеизма. Мы до сих пор не выбрались из марксизма, в котором много верных деталей подмечено, много частностей адекватно отражено, но который ложен в своей главной установке: в тотальном безбожии. Перефразируя известное выражение, можно сказать: «если религия – это опиум для народа, то марксизм – это цианистый калий для народа». Как изменить систему этических ценностей в стране, которая не верит в Бога, а значит и вообще в этические ценности – не понятно. Религию у нас теперь просто разрешили, но так и не поняли её глубинной необходимости.

(смотри продолжение ниже)

 Отправлено: 02.12.06 21:06. Заголовок: Re:

Дмитрий Солонников: В России одним из элементов гражданского общества являются криминальные структуры.

Дмитрий Травин: По Руссо и Гегелю государство противоположно гражданскому обществу, поскольку государь и государство от Бога. При демократии, в наше время, в чём противоположность государства и гражданского общества?

Дмитрий Солонников: С такой точки зрения, во многом, да. Но в классическом понимании, государство является самостоятельным институтом человеческого общества. Джон Локк вводил понятие государства как экономического явления, как объединения собственников для защиты своей собственности. Возможно, что это сейчас более актуально. Вопрос о том, чем отличается выбор управления в деревне от выбора управления в стране, где кончается государство и где начинается местная община ещё раз говорит о некоем условном понимании того, что есть гражданское общество и его разделении с государством.

Дмитрий Травин: В Петербурге, при одном и том же законодательстве, губернатор, избранный городом уже не представитель местного самоуправления, а представитель государства. Одна и та же ситуация, только по-разному назвали. Но получается, что в одном случае это местное самоуправление, а в другом – государство. По сути нет разницы между государством и местным самоуправлением.

Дмитрий Солонников: У нас местное самоуправление вводилось сверху. За последние десять лет принимается третий закон о местном самоуправлении. Тяжело понять, где в России кончается государство и начинается местное самоуправление.

о. Вениамин: В России, похоже, должно быть сплошное государство, т.е. огосударствление всего и вся. Поэтому все негосударственные структуры всегда были есть и будут под подозрением, их всегда будут дискриминировать и финансировать по остаточному принципу. Тоталитарная система всё ещё адекватна русскому национальному характеру.

Андрей Столяров: Давайте, я отвечу на свой вопрос сам. В принципе, механизм разделения, предложенный Монтескье, достаточен для ограничения власти. В том числе – власти, исходящей от государства. Однако работать он будет при соблюдении одного обязательного условия: все три ветви – законодательная, исполнительная и судебная – должны быть действительно независимы друг от друга. Только тогда они будут друг друга уравновешивать. А для этого, в свою очередь, необходима реальная демократии: та система формирования властных ветвей, которая обеспечивает их выборную независимость. Если поползет демократия, то поползет и все остальное. Повторю еще раз: государство как самоорганизующаяся система имеет тенденцию к непрерывной экспансии, тенденцию к клонированию, к пролиферации однотипных бюрократических сущностей. Идеал государства – тотальность. Это – врожденное свойство, его нельзя устранить. Причем, экспансия осуществляется не только во внешнем пространстве, что превращает государство в империю, но и в пространстве внутреннем, социальном, которое государство стремится полностью поглотить. Это очень мощная онтологическая тенденция. И если данной тенденции не противостоять, то государство весьма скоро станет тоталитарным. Вот, чтобы этого не случилось, создаются «силы сопротивления»: гражданское общество, опирающееся на независимую от государства систему судов. Задача гражданского общества – защищать демократию. Оно не позволяет дракону отращивать лишние головы.

Дмитрий Травин: Внутри государства существует система сдержек и противовесов. Действительно, противодействие государству заложено внутри самого государства, если оно демократическое. Разделение властей на исполнительную и законодательную уже является сдерживающим фактором. Здесь не обязательно вводить местное самоуправление, какие-то элементы гражданского общества, потому что в демократическом государстве демократия сама закладывает противодействия тоталитаризму и узурпации.

Дмитрий Солонников: И сам термин «гражданское общество» появляется вместе с формированием демократических государств.

Андрей Столяров: Есть еще одно важное обстоятельство. Социальные механизмы, обеспечивающие наше существование, сейчас настолько громоздки и переусложнены, что рядовой гражданин просто не способен в них разобраться. Даже в развитых демократических государствах люди, как правило, не знают ни конституции, ни законов своей страны. Им известны только некоторые бытовые «понятия». Они не в состоянии осознать – ущемляются их права или нет. Сохраняются их свободы, являющиеся гарантией свободы вообще, или по кусочкам, по миллиметру отбираются государством. Для этого требуются профессионалы. Гражданское общество – это и есть такие профессионалы, сообщество добровольных экспертов, отслеживающих положение дел в данной области. Индикативная функция, мониторинг социальной среды тоже – одна из главных его задач.

Дмитрий Солонников: В целом ряде функций своих гражданское общество обеспечивает самостоятельное существование индивида вне государства.

Андрей Столяров: Хотелось бы подчеркнуть: гражданское общество вовсе не обязано конфликтовать с государством. Это неправильная позиция, к сожалению, очень распространенная в нашей стране. Хотя это можно понять: мы слишком долго были в рабстве у тоталитарной системы. И тем не менее, цель гражданского общества – не конфликт. Его цель – разрешение естественных противоречий между человеком и государственными структурами. Его цель – не война с властью, а социальный мир, при котором достигается компромисс с обеих сторон.

Дмитрий Солонников: Мы собрались здесь, но вовсе не противопоставляем себя государству и не решаем проблему конфликта интересов кого-либо из присутствующих с государством.

Дмитрий Травин: Система местного самоуправления, решая частные вопросы местного управления, не противопоставляет себя государству. Но это гражданское общество и есть.

о. Вениамин: Нельзя говорить о гражданском обществе, не говоря об этических ценностях.

Андрей Столяров: Современная гражданская жизнь с ценностями этики, на мой взгляд, связана очень косвенно. В правовом обществе, под которым обычно понимается общество евро-американского типа, добиваются вовсе не справедливости, там добиваются только порядка, то есть неукоснительного следования закону...

о. Вениамин: Но для этого правовая система должна быть не только кем-то уже создана, но и иметь общественное признание, без чего она просто не будет работать. Не будем забывать, что моральный закон сидит только в голове людей, и в сознании главного законодателя-Бога, конечно. Есть только одно понятие, которое легитимизирует закон в общественном сознании. Это – справедливость, как бы она ни была исторически обусловлена. Т.е. сам закон должен быть справедливым! Справедливость – это форма его существования. Иначе возникают цинические поговорки вроде уподобления закона «дышлу», возникает правовой нигилизм.

Андрей Столяров: Это, к сожалению, из области благих пожеланий. Да, действительно, правовые акты создавались первоначально для воплощения справедливости. По крайней мере в том виде, как понимало ее данное общество. Они выражали некий общественный идеал. Однако инсталляция идеала в реальность всегда сопровождается его искажением. У реальности – свой ландшафт, и он не совпадает с конфигурацией идеала. А потому и законы, конкретизирующие идеал, во многих случаях выражают уже вовсе не справедливость. Они выражают исключительно социальную онтологию: те незримые отношения, которые, большей частью спонтанно, устанавливаются в механике государственного бытия – в экономике, в политической жизни, в нравственности, в быту, которые придают жизни целостность. Законы создаются только для удобства существования, только для регулирования опасного социального хаоса. Точно так же, как создается разметка для транспорта и пешеходов на мостовой. К справедливости она никакого отношения не имеет.

о. Вениамин: После того, как законодательная система создана, возможны всевозможные злоупотребления. Любая юридическая система имеет свои «дыры», которые могут использовать ловкачи, в том числе и высокообразованные юристы. Следует различать употребление и злоупотребление. Законодательную систему должно и можно совершенствовать, для чего нужна политическая воля. Кто-то должен стоять на страже справедливости (юстиции – лат.). Существует министерство юстиции. Именно для этого задуман и суд присяжных. Без честных и порядочных людей ни при каком режиме не обойтись, и никакие компьютеры здесь не помогут. Справедливость законов можно увеличить или уменьшить. Конечно, если все безвольно поплывут по течению, тогда произойдет выхолащивание сути закона, которая состоит в справедливости.

Андрей Столяров: Справедливость выражают ценностные аксиомы – то, что декларируется конституцией как незыблемые основы данного общества. Например, «все люди рождаются равными»… Однако ребенок, родившийся в богатой семье, имеет все преимущества перед ребенком, родившимся в бедной. Стартовые условия у них разные. А закон, в частности закон о наследовании имущества, эту несправедливость воспроизводит. И хотя государство, изымая часть капиталов через налог, предлагает ее малоимущим в виде стипендий на образование, общую картину это мало меняет. То, что один ребенок получает задаром, другой вынужден добиваться… Или возьмите случай, не столь уж редкий в западной судебной практике, когда человек, совершивший, скажем, убийство, оправдывается потому, что часть улик, свидетельствующих против него, была представлена с мелкими нарушениями процессуальных норм. Вспомните процесс Симпсона, прогремевший, кажется в прошлом году, в Соединенных Штатах. Симпсон был оправдан именно потому, что некоторые улики, представленные обвинением, не сработали. Они были уликами лишь по сути, но с юридической точки зрения, были неправильно упакованы. А ведь убиты были два человека. И, кстати, гражданский суд, состоявшийся несколько позже, признал Симпсона виновным и приговорил к выплате колоссального штрафа. (Гражданский суд в США ни к смертной казни, ни к тюремному заключению не приговаривает). Вот вам закон, и вот – справедливость.

о. Вениамин: Злоупотребления и издержки процессуального и иного законодательства не отменяют самого принципа закона, должного стоять на страже справедливости. Идеал, конечно, не достижим, но к нему следует стремиться. Философия права должна базироваться на признании возможности объективного превалирования добра над злом, должна вселять в людей волю к добру, как бы современные софисты и постмодернисты не запутывали и не релятивизировали это вечное понятие. Иначе юридические факультеты будут плодить циников псевдореалистов, которые якобы «знают жизнь». А «знать жизнь» для них означает плясать под дудку начальства. Не секрет, что быть честным юристом в наше время небезопасно. Но есть и иная жизнь…

Дмитрий Травин: В случае в Симпсоном в США, решение суда отражало этические ценности общества. Ведь для общества важнее не то, чтобы конкретный убийца был посажен в тюрьму, а чтобы суд всегда и везде судил так, чтобы без доказательства человека нельзя было посадить.

Андрей Столяров: Я об этом и говорю…

о. Вениамин: Здесь применим категорический императив Канта, который не допускал исключений из этических норм. Свойством закона как такового является его формальность. Если мы откажемся от формализма и будем действовать по своему разумению, то закону и законодательной системе наступит конец. Повторюсь, что никто не мешает закон совершенствовать.

Дмитрий Травин: Разборки «по понятиям» это тоже элемент гражданского общества, если мы считаем мафию элементом самоорганизации в гражданском обществе.

о. Вениамин: Гражданское общество существует по своей идее не просто в рамках закона, а в рамках гуманистического закона. Законы тоже бывают плохими и хорошими, т.е. подлежат качественной оценке. Мафия не несёт в себе принципа гуманизма, она разрушает основы человеческого существования, а значит и гражданского общества.

Дмитрий Травин: Мафия это не конкретный бандит, а некий институт общества. Для того, чтобы общество существовало, возникает государство. Но бывает так, что государство не доходит до определённых секторов общества. И в этих секторах возникает потребность урегулировать отношения между людьми. Такая ситуация возникала в Сицилии, на Корсике, в Чикаго и Нью-Йорке, в китайских районах и сегодня в России. Что такое мафия? Это система, которая приходит и говорит: «раз государство не решает ваши проблемы, то мы готовы их решить. Мы не совершенная система, но другой у вас нет». Дон Корлеоне в известном романе Марио Пьюзо «Крестный отец» это была система, на которую государство вообще не покушалось, потому что государство не интересовала эта сфера. Эта система «по понятиям» помогала как-то существовать рядовым людям. Это своеобразная этика, своеобразный гуманизм.

о. Вениамин: Конечно, если само государство коррумпировано и разложено, то отдельные мафиози могут быть носителями некоторых человеческих ценностей. Вообще говоря, существует романтизированный образ благородного разбойника (Робин Гуда), который «неформальными методами» восстанавливает нарушенную справедливость. Поскольку любой порядок лучше беспорядка, то и мафию можно рассматривать как шажок в сторону цивилизованности. Но можем ли мы сознательно возвращаться назад, к какому-нибудь стихийному «периоду первоначального накопления капитала»?

(продолжение ниже)

 Отправлено: 02.12.06 21:08. Заголовок: Re:

Андрей Столяров: «Теневые структуры», роль которых, кстати, все возрастает, это отражение той же избыточной сложности социального бытия. Современное общество настолько переусложнено, что функционировать в нормальном режиме оно уже не способно. Сами правила его существования оборачиваются против него. Скрупулезное соблюдение законов, инструкций, постановлений – лозунг правового государства в действии – приводит к ступору. Иллюстрацией этого являются, например, «итальянские забастовки», когда сотрудники какого-либо учреждения/предприятия в знак протеста начинают работать исключительно «по закону». В итоге деятельность учреждения/предприятия оказывается парализованной… Любое социальное действие обросло сейчас таким количеством нормативов, что его легальное исполнение превращается в фарс. Чтобы избежать ступора, чтобы не провалиться в бюрократический ад, человек вынужден создавать каналы, которые государству не подотчетны. Говоря иными словами, социум криминализуется: жизнь «по понятиям» оказывается проще и эффективнее, чем жизнь «по закону». Возникают устойчиво работающие «теневые структуры», которые в значительной мере дублируют структуры легальные. Причем, здесь бессмысленно говорить о нравственности. До тех пор пока перед гражданином будет стоять выбор: заплатить (дать взятку, обратиться в фирму, которая «решает» такие проблемы) или, тратя время и силы, продираться через чудовищные бюрократические препоны, причем без всякой гарантии на успех, он будет выбирать первый путь. В результате «тень» падает на все общество. Мы становимся заложниками ситуации. Жить, хотя бы слегка не нарушая законов, нельзя, а значит формально каждый из нас – немного преступник. К ответственности можно привлечь любого. Прав был Ф. Дюрренматт, как-то сказавший, что если мужчину тридцати лет, внешне – законопослушного гражданина, не объясняя причин, посадить в тюрьму, то он будет знать – за что.

о. Вениамин: Вы верно подметили в самой общей форме лишь одну характерную тенденцию. Как всякая тенденция, она подлежит как моральной, так и статистической оценке. Но существует большое различие в степени коррумпированности различных государств. Россия – в числе самых коррумпированных. Далеко не везде люди решаются встать на путь взяточничества. У нас действительно проще дать взятку гаишнику, а на Западе – проще официально заплатить штраф и… тут же подать в суд. Причем вся процедура занимает не более получаса (я лично в США был свидетелем такого случая, в результате чего размер штрафа в 50$ был уменьшен вдвое). Значит – дело не только в обстоятельствах и усложнении жизни, но и в направленности воли людей, признающих законодательную систему. Существует большое различие между поисками «дыр» в законах (что не является преступлением) и нарушением собственно закона. У нас намеренно бюрократизированы и усложнены судебные процедуры, чтобы публика чувствовала свою зависимость от власти и больше взяток давала. Унижение людей начинается уже в каком-нибудь пыльном коридоре, где негде присесть. Так что сложности бывают разными.

Андрей Столяров: Закон должен быть согласован с другими законами. Он создается в логике уже существующего юридического горизонта. Прямую планку не вставишь в кривую прорезь. Ее сначала потребуется изогнуть точно по форме. А в результате «прямая» справедливость становится немного «кривой». И мы получаем в итоге то, что имеем…

о. Вениамин: Опять Вы говорите о силе обстоятельств, но человек способен подниматься над обстоятельствами, детерминирующими (определяющими) многое в нашей жизни, и даже преодолевать эту зависимость как свободное, вменяемое и ответственное существо. Если мы признаем вменяемость свободного человека и сами такими захотим стать, то появляется надежда на лучшее. При наличии доброй воли можно провести судебную реформу. Если у нас всё извращено и опошлено, то это проблема нас, а не истинного положения вещей, которое остается возможным.

Дмитрий Травин: При всех минусах детерминизма, даже экономического, закон покрывает часть морали, сложившейся в данном конкретном обществе. Если во времена Ветхого Завета признавалась кровная месть, то и закон предполагал кровную месть. Закон определялся существующей моралью. Это тоже детерминизм.

Андрей Столяров: Я вовсе не проповедую абсолютный детерминизм. Когда идёт сложный процесс, то в нём, конечно, содержится целый диапазон вероятностей. Мы можем получить один результат, а можем – совершенно другой. Я лишь хочу сказать, что каждый диапазон имеет свои границы. И мы никакими силами не можем выйти за их пределы. Никакая этика не поможет, никакие благие намерения…

о. Вениамин: Да, в эпоху Ветхого Завета кое-где имелась кровная месть, но только не в среде богоизбранного народа. Закон, данный через Моисея, отменил кровную месть. И это было большим шагом вперед. Все подлежит развитию (в плане приближения к идеалу), в том числе и правовые нормы. То, что в былые времена считалось нормой, сегодня представляется неприемлемым в большинстве стран. Теперь по поводу границ и пределов возможного. Мне представляется, что даже в пределах возможного у нас почти ничего не делается (или мало делается) в положительном смысле. Так наука, вскрывая объективные закономерности, парализует волю людей, сводя их этические представления к простой субъективности.

Николай Кофырин: В «Общественном договоре» Ж-Ж. Руссо, предлагалась система взаимоотношений между субъектами, где государство предлагается в качестве регулятора, третейского, обслуживающего эти взаимоотношения. По сути государство было сторонней организацией. Таким образом возникает вопрос: государство возникало из потребностей внутреннего регулирования общества или всё-таки из необходимости противостоять внешней угрозе? Безусловно, и то и другое. Важно, что доминирует. Это вопрос открытый. Государство возникло как система насилия для того, чтобы регулировать отношения между людьми? Или это система насилия, противостоящая другой системе насилия, готовой уничтожить эту систему? Для России идея государственности всегда была сильнее идеи гражданского общества. И идея гражданского общества и все разговора об этом возникали в период ослабления государства. Почему? Потому что в России идея гражданского общества – это идея внутреннего устроения государства или внутреннего жития людей, населяющих эту территорию. А идея государственности это прежде всего идея сохранения этой территории, защита территории страны от внешней агрессии. Сегодня идея государственности для России это идея сохранения определённой территории, идея территориальной целостности. Если существует два подхода – идея общественного, гражданского общества и идея государственности, – то почему эти две идеи возникают, и почему они по-разному существуют в западной Европе и в России? На мой взгляд, эти две идеи по сути идеи эффективности функционирования той или иной системы. В западных небольших государствах идея гражданского саморегулирования эффективнее, она даёт лучшие результаты с точки зрения организации жизни людей, населяющих эту территорию. В России идея государственности сильнее, потому что это более эффективная модель управления нашей большой территорией и людьми, населяющими эту территорию.

Дмитрий Травин: Если дело в размерах территории, то как тогда быть с Соединёнными штатами Америки?

Николай Кофырин: США никогда не испытывали такой сильной угрозы своей территории, и никогда для неё вопрос сохранения территориальной целостности не стоял так остро, как для России.

Дмитрий Травин: Значит, вопросы повышения благосостояния населения менее важны, чем вопросы обороноспособности?

Николай Кофырин: Если мы не сохраним наши сырьевые базы – основу нашего благосостояния, то не о чем будет и говорить.

Дмитрий Солонников: Есть такая концепция, отвечающая на постоянный вопрос: почему в России мало гражданского общества и много государства. Потому что российская правящая элита всегда выдвигает перед обществом задачу противостоять внешней угрозе. Для ее решения мобилизуются все силы общества (экономические и духовные). Все направляется на создание оборонных технологий, чтобы защититься от внешних агрессоров (которые каждый раз вновь возникают). При этом инициаторами мобилизаций всегда выступают представители правящих элит, объединённые в рамках государственных структур. Поэтому в те же самые государственные структуры и происходит накачивание и экономических, и политических, и всех остальных ресурсов, которые существуют в обществе. Таким образом вопрос о благе России подменяет вопросом о благе правящих элит. При этом вопрос о том, что будет лучше для России всегда можно перевернуть в плоскость: что мы понимаем под той Россией, для которой стремимся что-то улучшить.

Николай Кофырин: На такой большой территории как Россия невозможно управлять из одного центра. Невозможно из федерального центра принимать законы, которые будут равно эффективно работать и Якутии и в Петербурге. Поэтому идея самоуправления есть необходимость. Но в России она не работает на уровне государственного управления. Или самоуправление, или государственное регулирование. Сегодня мы видит определённый выбор в сторону жёсткого государственного управления в виде формируемой вертикали власти.

Дмитрий Солонников: Традиционный путь для России – всегда отказываться от различных аспектов возможного самоуправления в пользу усиления государства.

Николай Кофырин: Да, это характерно для России. Я не могу сказать, что это позитивно, но характерно.

Андрей Столяров: Я как-то не уверен, что для повышения уровня жизни, так уж необходимо сохранять целостность территории. Скорее наоборот. Экономически эффективнее разделить России на четыре самостоятельных государства: Дальний Восток, Сибирь, Урал, Европейская часть – связность территорий немедленно возрастет, что, в свою очередь, скажется на повышении уровня жизни. Это, впрочем, не означает, что мне лично нравится такой вариант. Он мне не нравится. Просто за некоторые традиции нужно платить. Мы платим за территорию низким уровнем жизни.

Николай Кофырин: СССР именно исходя из этого принципа и разделили. И ничего хорошего.

Дмитрий Травин: Среди экономистов не оспаривается один тезис: если какое-то
государство испытывает серьёзные трудности развития, то это из-за обилия природных богатств. Это называется «сырьевое проклятие». Поэтому если бы отделили от России Западную Сибирь, являющуюся основным источником сырья, то, конечно, тогда Россия начала бы более динамично развиваться, и благосостояние бы повысилось. Не через два-три года, понятно, а через десять-пятнадцать лет.

Екатерина Теплова: Разве обязательно нужно сломать ногу, чтобы научиться жить лучше? Разве другой путь оптимизации невозможен? Сырьевое проклятие никуда не денется. Но оно должно перестать быть проклятием.

Андрей Столяров: Архетип сильной власти в России связан именно с территорией, с плохими коммуникациями, с их высокой исторической стоимостью. В Западной Европе города и деревни располагались близко: обычный дымовой сигнал проходил по всему пространству. А в России поселения были редки – приходилось посылать курьера, а то и снаряжать специальный отряд. Вроде бы ерунда, но на большом временном интервале накапливается отставание. К тому же при такой территории, как в России, сигнал должен быть сильным, иначе он не пройдёт. Или пройдет, но будет существенно искажен. Что, в свою очередь, приведет к рассинхронизации провинций и центра. Поэтому мы объективно должны иметь сильную власть, сильное государство. Это, к сожалению или к счастью, историческая необходимость.

Дмитрий Травин: Во времена отсутствия железных дорог, Франция была столь же плохо и трудно управляема, как и Россия.

Андрей Столяров: В России, в отличие от Франции или Германии, не только громадная территория, но и крайне неблагоприятный климат. Это тоже сказывается на коммуникациях. Мы все время платим особый «цивилизационный налог», который за столетия выливается в колоссальные суммы.

Дмитрий Травин: И во Франции, как и в России, то, что можно решить на месте, приходилось решать на месте. Столица могла давать только самые общие указания.

Андрей Столяров: Я говорю лишь о связности, о стоимости прохождения управляющего сигнала. Указания из Санкт-Петербурга для российских окраин должны были быть на порядок сильнее, чем указание из Парижа для французских провинций.

Дмитрий Солонников: Или должно было лучше развиваться местное самоуправление. На местах практически можно было решать всё, а с Москвой общались только по общим вопросам.

Андрей Столяров: А что касается гражданского общества, то в России всегда существовало две жизни: одна – по закону, другая – по справедливости. Справедливость, неформальные отношения, складывающиеся стихийно, амортизировали силу закона. В действительности у нас тоже начинало возникать гражданское общество, только другого типа, нежели европейское.

Дмитрий Солонников: Если гражданское общество это то, что появилось в результате либерально-буржуазных революций на западе, то у нас нет гражданского общества.

Николай Кофырин: Я считаю, что у нас никогда не было гражданского общества в классическом понимании. Если понимать гражданское общество как то, что находится вне государства, то в России его почти нет.

Дмитрий Травин: В России основы гражданского общества заключены были в крестьянских общинах. Государство никогда не решало за крестьян вопросы их текущей жизни: когда сеять и жать. А во Франции решало.

Николай Кофырин: Когда в период столыпинских реформ государство захотело реформировать крестьянские общины, то ничего ему не помешало.

Андрей Столяров: В России начальные элементы гражданского общества возникли в слое купечества, которое большей частью состояло из староверов. Купеческие общины сами регулировали взаимоотношения внутри себя, а выборные их представители вели диалог с государством. Причем экономические трансакции были, как правило, бездокументационными: они основывались не на формальном законе, а на доверии. Это был очень любопытный исторический локус – зарождение принципиально иного гражданского общества. Общества, не омертвляющего справедливость юриспруденцией, а сопрягающего ее с архетипическими – начальными – представлениями о назначении человека. Тут просматривается некая перспектива.

Николай Кофырин: Тогда можно разделить: государство это то, что управляется с помощью формальных законов, а гражданское общество – то, что регулируется с помощью неписаного права или моральных норм. Законы – это интересы государства, выраженные в определённом юридическом документе, обеспеченном силой государства.

Андрей Столяров: Следует признать: современное гражданское общество
трансформируется. Оно приобретает какое-то совершенно новое качество. Часть его отмирает: по данным американских исследований, за последние десятилетия США потеряли почти 25 процентов гражданских организаций. Часть – коммерциализируется: защита прав любого рода меньшинств становится очень выгодным бизнесом. В России это видно особенно хорошо, здесь появился целый слой «грантовых демократов», это люди, ориентированные исключительно на европейские или американские фонды. И значительная часть гражданского общества политизируется, она становится инструментом мощных глобальных влияний. Пример «цветных» революций, почву которым рыхлили зарубежные гражданские организации, по-моему, весьма показателен. Процесс этот скорее всего необратим. Видимо, новому миру, новой эпохе, которая стремительно наступает, требуются другие социальные механизмы.
Причем замечу, что главный признак надвигающейся катастрофы – это расцвет. И чем сильней эйфория, связанная с выдающимися победами, тем неожиданнее и масштабнее будет последующее крушение. Мы сейчас наблюдаем небывалый расцвет гражданского общества. И это не может не порождать тревогу и опасения.

о.Вениамин: Да, именно так говорится в Св. Писании: «Ибо, когда будут говорить: “мир и безопасность”, тогда внезапно постигнет их пагуба» (1Фес.5,3). Но… это не означает, что гражданское общество не нужно.